Твои деревенские роднички, Россия (Рассказ-быль)
Холодные капли дождя, как гроздья прозрачных ягод, повисли на почерневших ветвях черемух. Деревенские избы с приходом осени враз состарились, чернея морщинами мокрых бревен.
Телеграмма
Безликое небо слилось с серым лесом, подступившим к самой деревне. Только клочки сочной зелени, проглядывающей сквозь пожухлую траву, напоминают об ушедшем лете. Усталое солнце выглянет из-за туч и вмиг спрячется, словно истекает последним холодным лучом, который никого уж больше не согреет. Ольга вышла из дома, где прошло ее детство, суровое и безрадостное, как и сегодняшний день. Она медленно идет по улице, насчитывающей два жилых дома, в одном из которых ее всегда ждала мать. Мать, которую любила беззаветно, но и стыдилась одновременно за бесконечную пьянку. В ушах зазвучал мамин голос:
— Ты куда, Олюшка? Нет, показалось!.. Это порыв холодного ветра плеснул в лицо снежным дождем. Слезы, текущие по щекам ручьем, показались, не столь солоны. Шла, куда глаза глядят. Остановилась на краю деревни. Там, в ложбинке, струится ключ. Может, и деревню поэтому назвали Ключи? Ольга улыбнулась; в летние жаркие дни она с мамой носила воду на грядки для полива. Какое это удовольствие — пройтись по деревне босиком, спуститься по тропинке вниз к источнику и зачерпнуть родниковой воды полные ведра! А вот невдалеке, в кустах, собирали в лукошко малину. Посмотрела вдаль, где безбрежно раскинулось болото: все заповедные места с клюквой и брусникой ей показала мама. А укромные земляничные поляны! Верно, будут теперь ягоды засыхать несобранными, вздохнула девушка, далеко сейчас она учится, в Москве. Достала из кармана курточки смятую телеграмму, и который уж раз перечитала:
— Приезжай на похороны матери.
Дочь не могла понять, почему без матери все стало немилым и чужим? Хотя бы эти опавшие сухие веточки ивняка, что плывут вдоль по течению родника, и земляничная поляна, и вязкое болото с изумрудным мхом и дурманящим запахом багульника… Ольга зябко поежилась. На землю незаметно сгустились сумерки. Коротки осенние дни, а ночью шалят по окрестностям волчьи стаи. Впервые возвращалась домой, в дом, где ее никто не ждал…
Детство
Да было ли детство у этого ребенка? Помню ее совсем маленькой девочкой с убегающим взглядом, как у пойманного волчонка, который только и хочет, что незаметно юркнуть от людей в лесную норку. Ее неулыбчивость, ее не проказы вызывали тихую грусть. Есть такие дети в России. Их тысячи. Это дети алкоголиков, у которых родители пропили детство, превратив своих ангелочков в маленьких стариков. Помню ее отца, рассвирепевшего в пьяном кураже мужичину. Изрыгая зычные проклятия в адрес супруги, он догонял ее с топором в руках, приговаривая:
-И-и-и! Су-у-у-ка! Голову отрублю!- топор летел, не достигая цели, гулко падал на землю, — попадись только в руки!
Не попалась, убежала и спряталась в перелеске мать. Ночь коротала среди елочек, глаз не сомкнула, а на зорьке вернулась домой: пора на ферму, на утреннюю дойку коров. Да и гнев мужа поутих — только попинал слегка ногами в кирзовых сапогах куда попало, но не убил, не зарезал…
— Ничего! На мне все, как на собаке, заживает,- успокаивала Людмила сердобольных соседок, прикрывая платком посиневшее лицо и распухшие разбитые губы. Однажды, очередной раз, рассерчав на жену, решил Анатолий Федорович не топором зарубить благоверную; а застрелить из ружья.
— Так — то понадежней будет,- смекнул он,- а то, ишь, тварь, научилась от смерти убегать! От пули далеко не спрячешься… Вмиг достанет!
Но вместо супруги, под горячую руку, попался шурин. Его по ошибке и порешил, оставив сиротами троих малолетних племянников. Сам попал в тюрьму, где и смерть встретил при неизвестных обстоятельствах.
Поэтому стоит ли удивляться, что на лице их дочери не блуждала улыбка? Спустя несколько лет старший брат погиб трагически, замерз в школьном сквере пьяный. Другой брат. Хотя об этом промолчим. Он жив — здоров, а вдруг образумится? А на днях и жизнь матери нелепо оборвалась в пьяном угаре, среди собутыльниц…
Москва слезам не верит
Сколь ни печалься, а жить надо… В 16лет — и столько горя обрушилось на хрупкие девичьи плечи! Выдали Ольге на погребение 1000 рублей из сельского округа: 500 рублей заплатила за гроб, 300 рублей в больницу за мытье покойницы, на 150 рублей купила брату продуктов первой необходимости.
— Денег в житье осталось 50 рублей, как доехать до столицы на учебу? Ума не приложу! — сокрушается Татьяна Маринкина, жительница д. Ключи. Я бы дала сотню, другую, сама без копейки сижу. Покормила, приветила Ольгу, чем могла. Вижу, с лица сменилась, закручинилась дюже. Ох, ты думаю, Господи, хоть бы с тобой — то девка, все ладно было! А если не уедет во время на учебу в ПТУ? Отчислят, будь здоров! Москва слезам не верит! Что делать? Идти пешком из Шабалино в столицу? Просить милостыню? Долго пятаки будут кидать… Один билет на поезде несколько сот стоит! Как ребенок поедет, как жить будет первое время, никто из сельского округа не поинтересовался! Одно дело провести значимое мероприятие — и спонсоров враз найдут. Престижно! А тут сирота! К ляду им это все нужно, к ляду!
Соседка, принявшая горе девчушки, как свое собственное, была растеряна и не находила себе места.
Судите не по словам, а по делам
— Обошлось все!- не скрывая радости, рассказала Татьяна на днях. Я как староста деревни, прошу об одном — напиши добрые слова в адрес Любовь Михайловны Стародубцевой, заведующую районным отделом народного образования. Как узнала она про эдакую — то беду, немедля купила Ольге билет, на дорогу гостинцев положила, посадила на поезд. Все честь честью. Не первый раз помогает она, обездоленному нуждой, нашему брату. Но как же так, почему личные сбережения тратит, у нее своя семья и деньги не лишние?- разгорячилась женщина, переходя на крик. Голос ее эхом отзывается в пустующей деревне — в заброшенных домах с покосившимися крышами и выбитыми окнами. И вторят эху две черные овчарки, привязанные на цепи у хозяйки. Они, встав на задние лапы, охрипли от надсадного лая, пытаясь хватить клыками не прошенного гостя. Стая разноцветных кур ходит по заснеженному лугу, оставляя после себя тоненькие следы — крестики.
— Успокойся, Татьяна, напишу, обязательно напишу! И при том — добро, оно всегда возвращается…
Новотроицкое кладбище
Эпилог. Прохожу мимо кладбища. Невдалеке виднеется свежий холмик, усыпанный зелеными веточками пихты. Здесь похоронена Олина мама. Дочь, это дочь стоит в одиночестве, низко опустив голову…
Могучие вековые сосны шумят протяжно.
— Кар! Кар! — раздается вокруг гортанный грай воронья.
Полюбили птицы Новотроицкое кладбище. Высоко на деревьях то там, то сям темнеют их гнезда. Среди праха зарождается по весне новая жизнь!
Вырисовываются очертания знакомых могил. Кто утолит нашу вечную скорбь об умерших? Разве что успокоит душу туманная вечность…
И кто бы ни был похоронен здесь ли, на другом ли кладбище, я тихо шепчу:
— Мир вашему праху и вечная память…
